Мне снилось, что я стою у окна, выходящего на улицу… наполовину разрушенного города. Сердце сжимал страх, а желудок выворачивало от голода.

Но за долгие месяцы я, точней та девочка, которой я стала, привыкла к этому, привыкла съедать за день кусок хлеба и пить только воду из-под крана. Сначала еды было больше, но постепенно ее становилось все меньше и меньше, наконец голод стал постоянным спутником девочки.

Да, девочки. Я знала, мне всего семь лет и я всегда жила в этом городе, но сейчас была война и город был осажден, из него нельзя было уехать.

Жадными глазами я  смотрела на здание, стоящее через дорогу. Раньше, до войны, там был магазин. Самый лучший в городе – там продавались  удивительные пирожные, таящие во рту, и хрустящее печенье. А продавщица, тетя Аня, всегда угощала меня конфетами из собственных запасов. Сейчас от магазина мало что осталось. Несколько месяцев назад в дом попала бомба, и сейчас здание, наполовину разрушенное, зияло провалами окон, а осколки стекол усыпали асфальт перед витриной. Убирать их было некому.

Откуда я это знала?

Дверь в комнату открылась:

- Маша! Малышка не стой у окна!

- Мама! Я есть хочу!

-Держи! – мама протянула кусок черного хлеба, серого плохо пропеченного.

Я с жадностью вцепилась в него зубами, не обращая внимания на вкус.

-Жуй! Не глотай так, а жуй, так будет сытнее.

Мама вышла, а через минуту вернулась с кружкой воды. Без слов дожевав свой дневной паек, я стала пить воду, исподлобья глядя на мать. Который раз, я заметила, как сильно изменилась мама: некогда красивая женщина, «самая красивая мама», как с гордостью я говорила, сильно похудела, лицо посерело, а глаза запали… Пышные волосы выцвели и поредели и теперь все время были собраны на затылке в жалкий хвостик. Я знала, что если посмотрю в зеркало, то увижу, то же самое. Поэтому и не любила смотреть в зеркало.

-Мама!

- Да малышка.

- Когда война кончиться?

- Не знаю. – У мамы уже не было сил лгать. – Не знаю, доченька… Надеюсь что скоро…

- Я по папе скучаю… Он ведь вернется? Правда вернется?

- Конечно, вернется. Он ведь самый лучший и храбрый! Он не может бросить свою малышку.

Я всхлипнула и забралась на колени к маме.

И в этот момент воздух пронзил резкий звук сирены воздушной тревоги. Я  заплакала уже не от страха, а по привычке, мама быстро вскочила:

- Маша! Уходим! Быстро.

Я бросилась к кровати и схватила свой рюкзачок, в котором лежали самые необходимые вещи, подхватила любимого плюшевого медвежонка и бросилась вслед за мамой, на улицу.

Мы бежали привычной дорогой к ближайшему бомбоубежищу, находившемуся  в двух кварталах от дома. А над городом уже гудели вражеские самолеты.

Мы с мамой уже почти добежали до спасительного укрытия, но вдруг она споткнулась и упала.

- Беги! Маша, беги!

По инерции я пробежала несколько шагов, а затем меня подхватил поток людей спешащих укрыться, а спустя секунду сзади прогремел взрыв.

- Мама! Мамочка! – я бросилась назад, но там зияла воронка и лежали тела людей. - Мама! - И я заплакала, почувствовав, как горе и отчаянье сжимает грудь.

Кто-то подхватил меня на руки и понес в безопасность бомбоубежища, а я все плакала и плакала, прижимаясь к незнакомой пахнувшей машинным маслом куртке…

Я проснулась, задыхаясь от слез и отчаянья, беззвучно плача, вжимаясь в подушку, и все лицо было мокрым от слез. Судорожно вздохнув, я села на кровати, вытирая слезы и пытаясь прийти в себя. В комнате было темно.

Это был всего лишь сон, до жути реальный, но сон. Сон, в котором и страх, и голод, и отчаянье были таким реальными.

Что же это был за город?  Кто эта девочка? Ничего подобного, я никогда во сне не видела. Да мне снились кошмары, после которых остается жуткое послевкусие, от которого очень не легко бывает избавиться. Однажды мне приснился атомный взрыв, причем незадолго до обещанного конца света. Так я потом была абсолютно уверена, что на этот раз все! Этому грешному свету пришла хана. Сейчас же было совсем другое. Сон был таким реальным, таким… У меня до сих заходилось сердце от боли. А перед глазами стояли картины разрушенного города.

Я обессилено упала на подушку, тщетно пытаясь прогнать ночные видения, но они упорно возвращались. И тут я кое-что вспомнила и поняла. Маша, во сне меня звали Машей. Мне было семь лет. Моя бабушка, ее ведь зовут Марией. И она потеряла маму в блокадном Ленинграде, в семь лет. Нет! Это невозможно! Просто, невозможно! Или… Не хочу сейчас об этом думать. Лучше досплю остаток ночи. Не зря в народе говорят: «утро вечера мудренее»

Сон Кирилла

Он стоял в полном одиночестве в бескрайнем, поросшем низкой травой поле, ровном, словно поверхность блюдца. Над его головой простиралось столь же безбрежное сумеречное небо, на котором не было ни солнца, ни звезд, ни луны. Кругом царила полная тишина. Киру казалось, что ему на голову плотно надвинули меховую шапку. И вот в этой гнетущей тишине возник тонкий пронзительный звук. 

Где-то далеко на горизонте появилась темная движущая точка. Она быстро увеличивалась в размерах и, наконец, превратилась быстро вращающуюся сферу. На ее поверхности играли фиолетовые лиловые и багровые огни, чем-то похожие на вечерние всполохи.

По мере приближения сферы Кира охватывал все больший ужас. Его ноги словно приросли к земле и ему ничего не оставалось, как стоять и смотреть. Сфера постепенно заполняла собой пол неба, закрыла зенит… Тут Кирилл увидел, что она своим краем касавшемся земли срезала ее словно бритвой.

Поднимался страшной силы ветер, сквозь его свист и завывание можно было разобрать жуткие нечеловеческие звуки, складывающиеся в слова: «Вот он! Вот он! Держи его! Лови его!». Правая рука начала невыносимо гореть. С огромным трудом Кир поднял ее к лицу: кожа кисти покраснела и вспухла, как будто он облил ее кислотой: «Сок Гриба!» - Мелькнуло в голове юноши. Не владея более собой, Кирилл повернулся и, скинув оцепенение, бросился бежать. Тут поле стало покрываться сетью мелких трещин. Земля под ногами Кира стала проваливаться, и он полетел в черноту… И проснулся.

Заснуть ему так и не удалось